Александра Пушная:
1. Гудман — едва знакомая кириллическому читателю птица, что совершенно незаслуженно.
2. Этот чувак явно умнее Лимонова. И нежнее Маркузе.
3. Сборник «На пути к единодушию» перевернет понимание о горизонтальности и конфликте среди тех, кто хочет видеть мир иным.
4. С точки зрения работы над структурой книги — лучшее, что мы делали.
5. Это книга педагога, который утверждал, что, если бы латынь преподавали, давая для перевода порнографические тексты, то уровень образованности резко бы возрос.

А. П.: Зима и начало весны 2024 года выдались довольно сложными, потому потребность в легком и непринужденном творчестве дала ключи к организации работы над оформлением книги. Получился настоящий коллективный процесс, как мы любим — на коленке.

Некоторое время назад в сети нашла прекрасную художницу из Петербурга Марию Пировских, которая сейчас живет с семьей в Барселоне. Согласитесь, что обложку для книги радикального педагога может делать радикальный родитель-художник? Работы Марии сильно отличаются от ныне распространенного творчества «по референсам». Она по-настоящему ищет, осваивая новые техники, ломая пропорции, вкладывая в каждый излом нечто большее, чем конъюнктурное следование логике диджитализации визуальных искусств. А уж её способность работать с цветом вводит меня в состояние пожирания глазами пигментов. Вы же знаете, что наша сетчатка глаза тоже участвует в выработке серотонина? И именно поэтому в Эгалитé мы так много уделяем внимания оформлению политических текстов.

Открою тайну: буквы на обложке были сделаны фломастером нашей любимой верстальщицей и художницей Наташей за пару минут перед выходом из дома на очередной издательский слёт. А полосатый корешок — это кусочек вырезанной бумажки и детский фломастер на быструю руку, которые просто отсканировали. Капитализм постоянно пытается убедить вас, что все прекрасное делают или профессионалы с уставшим лицом, или большие студии с бюджетами, где работают люди с уставшими лицами. И всё это законченное враньё.

Александр Мигурский: Такого чувства нет. Скорее, новая книга, когда ее долго делаешь, гаснет на глазах из-за общей усталости, всех трудностей, которые приходится преодолевать, чтобы довести проект до официального релиза. Но стоит подождать какое-то время, потом поставить сделанные книжки рядом, как тут же они раскрываются заново, точно были выпущены вчера! В каждой находишь что-то удивительное, чего не смог в достаточной мере оценить во время работы. И невольно думаешь: «Ничего себе, каких детей мы выносили!»

А. П.: Книги — это дети, которым мы не ставим условий их хорошести. Они любимы, даже если получили двойку, подрались по дороге с другой книгой или издательством, или украли жвачку из магазина.
Мы ругаем и критикуем наших детей только тогда, когда они пустились в ложную игру, чтобы понравиться всем и стать удобными.
Вообще дети — это дорого, тебе ли не знать, Стас? Но, как и моя мама отдавала последнее, чтобы купить мне хорошую пару обуви, так и я хочу делать всё для них — печать получше, бумагу попухлее.

А. П.: Об издании Кропоткина мы успели наговорить очень много. Обложка родилась из игры в перекладывание бумажек, потом игру подхватила Юлия и сделала то, что вы можете видеть, взяв в руки «Поля, фабрики и мастерские».
В последние десятилетия образовательные учреждения наштамповали крепких молодых дизайнеров продуктов, поэтому белым книжкам с модными шрифтами вы уже не удивляетесь, правда? Анархисты — самые последовательные революционные консерваторы с претензией на то, что они могут делать лучше, чем большие рыночные игроки. Если все делают одним образом — делайте по-другому. Все копируют Ad Marginem — возьмите и перепридумайте литпамятники.
Звезды в книге — это моя новогодняя гирлянда в первый год беженства. Всю новогоднюю ночь я была на связи с мамой и сестрой, пока ракеты сбивали прямо над крышами старенькой Одессы. Черные звезды легли на страницы книги времен войны.

А. М.: Анархистов часто упрекают в том, что их идеи – слишком идеалистичны, не укоренены в позитивную науку, тем более в такую сложную и экспертную, как экономика. Однако достаточно даже беглого знакомства со списком классических анархистских работ, чтобы обнаружить, что почти половина из них посвящена вопросам разделения труда, собственности, денег и рынков! Между марксистским и анархистским экономическим анализом лежит огромная пропасть. Но отсутствие знаний о второй традиции постоянно подталкивает, – особенно постсоветских леваков, – зачем-то женить марксистскую политэкономию с «революционной этикой» анархизма. Не думаю, что это счастливый брак. Черненький большевизм, находящий способы самоактуализации только в игре с либеральными микрометрами угнетения и при этом почему-то все еще верящий в революционную фразу, довольно смешно выглядит на общем фоне, где правят бал безальтернативности политического воображения. Для того, чтобы взбодрить наших коллег и привлечь внимание тех, кому межпартийный разборки безразличны, мы решили взяться за «Поля, фабрики и мастерские». Во-первых, Кропоткин, такой гуманистический коммунист, ученый-биолог, звезда западной контркультуры своего времени. Во-вторых, нудный статистический экономический трактат про огородников, ремесленников, булавки, шпульки и веретена. Каковы ожидания? Призывы к полному обобществлению и революции? Сложные философские размышления об абстрактном труде или стоимостях? – ничего подобного в «Полях» не найти. Зато можно найти базированный на статистике очерк технологических перспектив, социальной истории рыночной активности производящих классов, глубокие размышления об искусстве, как инновационной деятельности, опережающей науку на три шага вперед, и полную эпистемологическую деконструкцию пессимизма мейнстримных экономических теорий (которые со времен Кропоткина практически не изменились). Уникальная во всех отношениях книга, которая была забыта на наших просторах почти на сто лет, а теперь вернулась – без налета радикалистской безвкусицы, но с претензией на то, чтобы стать «путеводителем в будущее» в условиях разрушения всем изрядно надоевшего капитализма.

А. П.: Это шифровка для потустороннего.
А. М.: Криптография смыслов: ориентир для страждущих, но не палящихся.

А. П.: Я отвечаю для себя на этот вопрос так: все, кто родился в России, в той или иной мере получили разнообразный, порой травматический опыт, связанный с церковью. У меня самой есть претензии к содержанию этой книги, но то, что она дает в ощущении — больше того, что она не даёт. Марксисты никогда не поймут Шалларя, а наличие храма военных сил — большая рана на теле верующих людей. Я атеистка, но если Шалларевы «Ангелы» — это то, о чем он пишет, то я лучше буду другом таких христиан, чем тех левых, кто остается на стороне структурного насилия и бюрократии.
Вот уже который год я несколько со стороны наблюдаю эту смысловую агонию граждан России. Должно случиться снятие и появиться вера хотя бы в себя, потому что показное самобичевание, понятое как проявление высокой морали — туфта достоевщины, приводящая к новым и новым жертвам и перманентной беспомощности.
Многим эта книга может понравиться, потому что она работает на поле Виктора Франкла и Рене Жирара единовременно. У многих могут остаться претензии к методологии. Но хочу заметить, что все существующие ныне подходы в гуманитаристике привели нас в точку сейчас. Нравится ли вам эта точка времени? Мне нет.

А. М.: Честно говоря, книга должна была выйти на два года раньше, в самом начале войны, но из-за долгой редакторской работы, а потом художественных поисков релиз задержался. Тем не менее все сказанное в книге подтвердилось. Это придает «Ангелам» политический вес. Но разве не абсурдно, что этот вес получил текст об ангелах, боге и апокалипсисе, когда каждый просвещенный современный читатель просто обязан иметь у себя на полке несколько научно-популярных томиков о нейропсихологии, эволюционной биологии и сексуальности, чтобы не быть принятым за «веруна» и обскурантиста? Видимо, даже для неолиберальных скептиков дух времени и истории все еще остается оплотом надежды на перемены. А уж после многократного прочтения Вальтера Беньямина у многих образованных россиян и украинцев не осталось сомнений в том, что автоматом истории управляет карлик теологии. И Владимир Шалларь в этом контексте оказывается, как нельзя кстати, таким нарушителем спокойствия, который хаотично, но бойко объясняет, что все современные тренды, социальные поиски этического, экстатического, антиполитического характера – всего лишь секуляризированное продолжение христианства, обратившись к которому, как к интеллектуальной традиции, вы найдете гораздо больше, чем могут предложить щедрые на пустые слова служители мейнстримной политологии.

А. П.: Секреты есть только у спецслужб. Мы взялись за всякие крутые эссе, которые будем выпускать маленькими книжечками. Единственный критерий — актуальность для текущего момента.
Этим летом у нашей команды будет очень много работы: книга о кино, несколько классических текстов и ещё одна важная штука, которая продолжит дискуссию, запущенную после переиздания Кропоткина.
С учетом того, что маленький коллектив ЭГАЛИТÉ способен быть гибким и мобильным относительно того, что не касается необходимых сумм, чтобы книги выходили так часто, как мы можем и наконец в твердых обложках, я не исключаю, что любые планы могут меняться. Но в работе на данный момент довольно много всего.
Сейчас Мигурский начал переговоры с одной из героинь, дававшей интервью для нашего журнала, о возможности получить права на её только-только изданную книгу. Я летом сяду за перевод Кевина Карсона. Сейчас у нас есть обязательства перед одним итальянским издательством. Работы много, поэтому нас редко можно встретить в барах Сололаки.

А. П.: Alarm — это шалость, которая должна была вторить журналу ЭГАЛИТÉ. Война, миграция, трудности, преследования поставили наших авторов, как и нас самих, в условия, когда никто ничего не может гарантировать.
Мне давно хотелось поработать с более легкой формой политической публицистики, начать фиксировать размышления современников и современниц о текущем, но при этом, чтобы это не было просто очередным воем по утраченному, не случившемуся. Если сейчас что-то печатать, а уж тем более собирать тираж руками, то это должно быть важным артефактом времени, а не просто реагированием на какой-то новый разоблачительный бложик привилегированной женщины на YouTube. Попытка объединить контекст, способ сборки, голоса живых, сопротивляющихся, которым, на самом деле, есть что сказать и даже больше тех, кто всё ещё думает, что владеет дискурсом. Нам надо прекратить мыслить себя через авторитет других и перестать боятся пускаться на поиски собственного голоса. Никто лучше вас не расскажет о вашей реальности. Тогда и опыт предыдущих поколений будет скорее вам опорой, а не символическим красным уголком, которому надо приносить жертвы и плясать ритуальные танцы.
Летом, надеюсь, вы увидите второй alarm.

А. П.: Это жопочасы и мистика случайностей.

А. М.: Хороший текст можно найти везде. На страницах научных журналов, среди библиографических списков, в случайно попавшемся зине, форуме или блоге. Так сталкиваешься с новыми голосами, оригинальными мыслями и идеями. В наших силах придать им форму книги и попытаться сделать заметнее, насколько позволяют наш социальный капитал и экономические возможности. Благо анархистская традиция способствует смелым предложениям, оригинальным синтезам и свободной игре с дискурсами.
Общий – условно говоря, постструктуралистский – гуманитарный мейнстрим меня расстраивает. От него создается впечатление, что всё всем уже понятно, мир подчиняется высшим порядкам, бывшим до нас и от нас мало зависящим, и нам остается только ютиться внутри радикального осознания всеобщей обусловленности и надеяться на лучшее, которого, разумеется, не предвидится. По другую сторону существуют активистские библиотеки о том, как сделать что-то, но непонятно зачем. Но что если знание, и в правду, должно даровать силу? Что если, не теряя в глубине, можно мыслить о конкретном, практическом, не забывая об общечеловеческом, доступном только на сложном языке литературных тропов и философских понятий? Так вышло, что авторы и авторки, работавшие и работающие над подобными интеллектуальными проектами, тем или иным образом связаны с анархизмом.
Наша задача – построить антиэтатистский интеллектуальный контекст, одинаково далекий как от агрессивного невежества, так и от чрезмерной сциентизации мышления.

А. П.: О да! И даже в рабочей папке уже лежит одна книга. Но для неё я хочу выделить время и быть в состоянии предельного внимания.
Совсем недавно меня поразила мысль о власти издателей. Только представьте: десятилетиями коллективы издателей руководствуются выгодой, wow-эффектом, историческим моментом, чтобы издавать то, что вы потом будете читать. Только те, у кого достаточно денег на издательские права, решают, о чем вы будете говорить завтра. Безусловно, есть сподвижники, но нас должно быть больше. Так до сих пор приходится закрывать пробелы, возникшие из-за книжной советской цензуры, правила существования которой были просто до смешного абсурдны. Кто занимается сейчас даже в текущих условиях этим книжным мессианством? Верно, не книжные гиганты, а тот же «Лимбах», крохотные и смелые No Kidding Press, недавно появившиеся Papier-mâché press, уважаемое издательство асебия и другие коллеги.
Безусловно не обходится книжное издательство без собственного диктата вкуса. Одно время мы хотели делать литературное приложение к журналу ЭГАЛИТÉ. В итоге мы с Сашей утонули в ворохе текстов молодых авторов, где страшным и подозрительным образом был один и тот же сивушный привкус ядерной смеси из Лимонова по содержанию и Бродского по форме.

А. М.: Существует огромное количество прекрасных литературных памятников, созданных радикалами, которые хочется достойно перевести, оформить и издать. Возможно, мы этим займемся в ближайшем будущем, когда научимся справляться с большими объемами работы. Что касается современных авторов, то у меня все еще есть некоторая неуверенность в оценке художественных текстов. Вдруг я чего-то не понял или слишком быстро пробежался по строчкам? Насколько сегодня оправданы те критерии «качества», которые были справедливы для модернистской и постмодернистской литературы? Каким языком следует рассказывать истории, чтобы они были открыты читателю? Какие истории ему нужны в принципе? Пока ответов на эти вопросы у меня нет, что не значит – не появится вовсе.

А. П.: Ти-по-гра-фия и личный самолет для доставки книг всюду. Желательно такой, чтобы смог проходить вне радаров. С ручной сборкой alarm разберёмся уж как-нибудь без эксплуатации. Сейчас я хочу научиться отливать бумагу в домашних условиях под нежным руководством нашего графика и линогравера Ярослава.
Твердые обложки пока нам только снятся чисто экономически. Малотиражные издания в твердых переплетах — это тоже что-то из мира довоенного времени.
Если серьезно, то самое важное для нас в этом году выдержать определенную динамику работы, чтобы понять и испытать собственные силы. У нас нет отдела рекламы, отдельного дизайнера, чтобы вести соцсети, менеджера, чтобы отвечать на сообщения ожидающих свои книги читателей, монтажера видео для YouTube и святого человека на фандрайзинге, поэтому, если через год мы всё ещё будем делать книги и получать от этого то удовольствие, которое испытываем сегодня, то значит всё получилось.

А. М.: В мире постдефицита, где существует так много эргономичных типографских технологий, цеха работников больше не нужны. Достаточно нескольких хороших станков, помещения для хранения материалов и книг, пары надежных товарищей для распределения структурных задач – и дело в шляпе! Мы давно мечтаем поэкспериментировать с твердыми обложками, попробовать разные тиснения, но экономически себе этого позволить пока не можем. Сейчас важно научиться выпускать 10 изданий в год, откладывать деньги, правильно распределять задачи и наладить логистику (особенно, что касается подпадающих под цензуру книг). Как только ритм будет задан, появятся свободные ресурсы, сразу начнем ставить галочки в списке хотелок.

А. П.: Когда долго и много читаешь, пишешь и рисуешь, то рано или поздно настанет момент, когда делать просто очередной социально озабоченный медиа проект кажется уже чем-то низкопробным и бессмысленным. Хочется делать хоть что-то в вечность.
Книги — это то, что делает это истерическое время хотя бы немного сносным. Но ещё для меня книги — это запечатленное время. Они фиксируют нечто большее, чем то, что в них напечатано.
Поймите, что попробовать создать свое издательство в равной степени легко и сложно. Я наблюдаю за Сашей, который весь соткан из книг и идей, на Звеню, которая из ничего собирает невероятный визуальный опыт, Наташу, которая нежно относится к каждой запятой, и понимаю, что все мы в отдельности — авторы, исследователи, переводчики и художники. И только вместе — издательский коллектив.

А. М.: Я никогда не думал, что буду заниматься изданием книг. ЭГАЛИТÉ родился, как часть политического действия и только затем стал полноценным издательским кооперативом. Вечное одухотворило временное, придав еще больше уверенности в истинах, которые готов защищать на улице и в личной жизни. Книги с детства были для меня весточками из других миров, письмами без адресата, что каким-то чудом нашли меня, и авторы этих писем становились мне ближе, чем многие из тех, кто тогда окружал.
С годами отношение к книгам изменилось. Карл Маркс говорил, что обращается с книгами, как с рабами. Такое отношение к книгам свойственно ученым. Возможно, в этом есть что-то терапевтическое, но мне такой подход не близок. Да, книга утратила свой метафизический флер носительницы абсолютной истины и стала определенным способом кодирования чувств и раскодирования реальности. Библиотеки и книжные магазины полны ключей и отмычек. На некоторых полках можно найти даже грубые фомки. И эти «инструменты» не нейтральны. С каждым нужно учиться управляться. И тем больше начинаешь ценить книгу, чем больше дверей (особенно тайных) было с её помощью открыто.
Издавать политическую и философскую литературу все равно, что торговать динамитом.

А. П.: (Не люблю такие вопросы, но постараюсь ответить, исходя из текущего момента).
Генрих Бёлль, Альбер Камю, Урсула Ле Гуин, Туве Янссон, Паскаль Киньяр.

А. М.: Задал бы ты мне этот вопрос, когда мне было 17, и я бы прочел тебе в ответ целую лекцию! Некогда любимые и дорогие сердцу поселились в нем, как чудесные воспоминания и плоды воспитания чувств, помогающие ориентироваться в жизни. Я продолжаю относиться к художникам, как к магам, создающим все из ничего. И очень радуюсь, когда встречаюсь с человеком, который своими словами может лишить меня сна и занять сложными размышлениями голову. В эти тяжелые военные годы я часто обращаюсь к Джону Берджеру, Полу Гудману, Урсуле Ле Гуин, Паулю Целану.

А. П.: Сяду на землю и завою от боли.

А. М.: Сделаю все, чтобы моя любимая смогла как можно скорее оказаться дома вместе со своей семьей.